Гуманные фильмы – это вовсе не обязательно фильмы без крови и стрельбы. И, напротив, отсутствие побоищ не является признаком фильма пацифистского. В самой гуманной из известных мне книг действие заканчивается мучительной и страшной казнью - главного героя распинают на кресте. Возможно, некоторые современные критики увидели бы в этом свидетельство того, что автор сделал уступку неразвитому художественному вкусу массового читателя. Кстати, воскрешение героя на третий день после казни – это даже не дурновкусие, это вообще какая-то махровая бульварщина...

Относительность критериев оценки книги или фильма дает его критику бесчисленный выбор возможностей. Все зависит от точки отсчета. Маньяк и палач Иван Грозный сыграл позитивную роль в объединении Русского государства. Благие намерения гениального Эйнштейна привели к уничтожению сотен тысяч людей в Хиросиме и Нагасаки. Иногда все дело лишь в устоявшейся терминологии. Чужой разведчик – шпион. Свой шпион – разведчик...

Пистолет – это почти всегда зло. "Почти" – потому что по крайней мере в одном случае пистолет злом не является. В каком? Когда его держишь ты сам.

А раз так – держи его крепче...

История семьи Корлеоне – это история жертвенной крови, пролитой на алтарь обстоятельств. Жизнь Вито Корлеоне – тогда еще Вито Андолини – началась с бегства в чужую страну. Он должен был выжить, а другого способа остаться в живых, кроме бегства, у него не было. Через полтора десятка лет, когда жизнь не оставила ему выбора, а бежать было больше некуда, он впервые убил человека. Это был плохой человек, но и на его похоронах плакали дети.

А потом – в один прекрасный день – жизнь снова не оставила Вито Корлеоне выбора, и на этот раз ему пришлось убить хорошего человека...

Строго говоря, альтернатива у дона Корлеоне была всегда, но эта альтернатива ему не нравилась. Он не хотел умирать, и он не любил возить губами по чьим-то грязным ботинкам. Убивать хороших людей он тоже не любил. Но даже в игре приходится платить, если боишься играть жестко, а жизнь – это не игра. Проиграть в жизни нельзя. Проиграть в жизни – значит, умереть. Поэтому приходится иногда сбрасывать карты, которые ты вовсе не хочешь сбрасывать...

Тем более что пистолет в твоей собственной руке не считается злом.

Вито Корлеоне очень любил своих детей и сделал все, чтобы им не пришлось ощутить, как жизнь не оставляет им выбора. И он сделал так, чтобы этот выбор у них был. Открыты все возможности – университет, бизнес, политика... Если бы у него самого в двадцать лет были такие возможности – разве стал бы он убивать хороших людей, преступая святейшие из христианских заповедей? Конечно, нет. Поэтому он и дал своим детям возможность выбирать.

Его старший сын, Санни, наследник, будущий глава семьи, выбрал горестный путь своего отца, и отец пожалел его в своем сердце.

Его средний сын, Фредо, не смог сделать выбор, и отец удалил его от своего сердца.

Его младший сын, Майкл, отказался убивать хороших людей, и отец возлюбил его в сердце своем. Бог благословил Вито Корлеоне младшим сыном, и Вито понял, что кровь убитых им людей была пролита не напрасно и по крайней мере у одного из его сыновей не будет необходимости брать на душу тягчайший из смертных грехов.

Он был счастлив, что свершенное им зло в конце концов породило добро. Именно этого он так жаждал, и именно об этом мечтал. Господь даровал ему надежду.

Вито Корлеоне, возможно, и не подозревал, что сам он Господу более не интересен. Его карту Господь уже сбросил, а вот карту Майкла Корлеоне старый игрок собирался разыграть – жестко, безжалостно. Господь решил выяснить, кого Майкл Корлеоне больше любит – Отца небесного или отца земного.

И что самое мерзкое – Он точно знал, каков будет ответ на этот вопрос. Знал – и, наверное, сатанел от того, что Ему по-прежнему предпочитают кого-то другого.

А чего, собственно, Он ждал – чтобы его любили за то, что он обрек Сына Своего на крест? Это ж каким, прости Господи, надо быть самовлюбленным идиотом...

Выстрел Солоццо обрушил хрупкую стеклянную башню, в которую Вито Корлеоне заключил свою вселенную. Солоццо нарушил все законы, писанные и неписанные. Даже если за его спиной стояли другие семьи, он не мог, не должен был начинать войну - просто из чувства самосохранения.

Но он выстрелил.

Господь так жаждал испытать Майкла Корлеоне, что отбросил всяческую маскировку. Солоццо был марионеткой в его руках, и эту марионетку Господь с отвращением отшвырнул, как только она перестала быть нужна. Пальцы Кукловода шевельнулись, сбрасывая паутину струн, и Он принялся жадно наблюдать за тем, как святая сыновняя любовь преображает Майкла Корлеоне, превращает его в убийцу...

Ум, характер, обаяние, умение принимать решения, умение ладить с людьми и приказывать им - у Майкла было все для того, чтобы стать великим человеком. Именно этого ждал от него отец. Не бандитский престиж, а кресло сенатора. Не общак, а пакет акций "Бэнк оф Америка". Именно Майкл должен был сделать имя Корлеоне чистым, прервать длинный кровавый след, тянущийся из прошлого.

Он мог подарить семье отпущение грехов.

Но Господь потребовал искупления.

Авраам готов был принести в жертву сына - Господь остановил его руку. Но когда Майкл приказывал покарать за предательство своего брата, никакая печать не замкнула его уста.

Христос принял на себя грехи всего мира - но за грехи, которые принял на себя Майкл Корлеоне, погибла его дочь.

Священник, которого избрали Папой, отпустил грехи Майкла - и был убит.

Майкл Корлеоне... Он был проклят, этот невысокий человек с резкими чертами лица, пронзительными глазами и именем архангела. Бог заставил его заплатить по всем счетам, которые накопились в роду его отца. Майкл Корлеоне ответил и за отца, и за себя, и за братьев. Любой суд признал бы его виновным, как признал себя виновным он сам.

Но только сумасшедший садист за грехи отца карает сына - или дочь.

Они не были святыми. Они просто жили по законам своего мира, и эти законы мало походили на те, которые провозгласил Иисус. Мир тоже был иным. И мир этот создали они сами - дон Вито, дон Майкл, Солоццо, Таталья, Альтабелло... Они создали его для себя, и сами установили для него законы.

Они преклоняли колени перед Господом - но души их не преклоняли колен.

Они помнили слова - "не судите, да не судимы будете", но они судили и других, и себя.

И жертвы, которые они приносили на алтарь обстоятельств, были так же неизбежны, как потери в войне. Так же неизбежны, как неизбежно смерть венчает жизнь.

Она продолжается и сейчас, эта война. И пистолет по-прежнему остается злом только в чужих руках. И палач с нимбом по-прежнему обходит стороной виновных, но карает детей.

И Дьявол там, на небесах, по-прежнему хохочет при виде их слез.