Мне нравится, когда интервью надолго не затягиваются. Закруглимся на этом?
Подростком я пришел в «Мастерскую драмы» в университете New School.
Вхожу. Режиссер спрашивает с жутким иностранным акцентом: «А поччиму вы
жилаете бить актером?» Я промолчал — просто не знал, как ответить. Он
ответил за меня: «Чтобы самовиразиться!» И я подхватил: «Да, да, точно.
Именно этого я и желаю».
У нас были роликовые коньки -
такие, на подшипниках. Мы прицеплялись к задней стенке кузова грузовика
и проезжали пару кварталов, пока грузовик не останавливался на красный
свет. Но вдруг ввели систему зеленой улицы, а мы ничего не знали.
Теперь все светофоры на авеню переключались с таким расчетом, чтобы
машины могли проехать без остановки двадцать-тридцать перекрестков. И
вот прицепился я к грузовику, все еду и еду, после четвертого
перекрестка понимаю: следующий тоже проскочим. Шофер не знает, что ты
прицепился сзади. Деваться некуда — держись из последних сил за кузов,
пока шофер все-таки где-нибудь не остановится. Такие вот номера мы
откалывали. Только с возрастом осознаешь, какое это было идиотство.
Некоторые говорят: «В Нью-Йорк хорошо приезжать на время, но жить здесь
постоянно я бы не стал». А я то же самое говорю обо всех прочих местах
на свете.
Разве можешь предположить, что спустя много лет
незнакомые люди, узнав тебя на улице, будут высовываться из своих машин
и кричать: «Это ты мне сказал?» Первоначального сценария «Таксиста» я
не помню, но, кажется, такой реплики в нем не было. Это импровизация.
Невесть почему фраза задела людей за живое. Что ж, бывает.
Бояться - это в порядке вещей. Пока живешь, боишься.
Деньги облегчают жизнь. Если тебе на деньги везет, радуйся своему везению.
Когда в башню ВТЦ врезался первый самолет, я был на деловой встрече. Я
сразу же поехал домой — у меня окна на юг выходят — и все наблюдал
своими глазами. Видел, как огонь двигался по фасаду Северной башни. Я
вооружился биноклем и видеокамерой — впрочем, снимать это на видео я не
хотел. Я видел, как люди выпрыгивали из окон. Потом — как рухнула Южная
башня. Это выглядело так неправдоподобно, что я тут же перевел взгляд
на экран телевизора — у меня был включен канал CNN. Удостовериться
хотел. Не было другого способа внушить себе, что это не сон. Как сказал
мой сын: «Все равно что увидеть, будто луна падает с неба».
На данном этапе моей карьеры не бывает такого, чтобы после кастинга мне
позвонили и сказали: «Вы нам не подходите». Поэтому я пользуюсь другими
случаями, чтобы почувствовать себя отвергнутым. Это чувство могут
вселить в меня мои дети. Дети умеют в два счета сбить с тебя спесь.
Да, это правда - на съемках «Кровавой мамы» я действительно провел
обеденный перерыв в могиле. Когда ты молод, тебе кажется, что такие
штуки необходимы для вживания в образ. С возрастом прибавляется
уверенности в себе, ты уже не относишься к своему делу так истово — а
результаты те же. Или даже лучше, если тебе удается не думать о том,
что делаешь, — ведь тогда перестаешь напрягаться. Не напрягаться —
главный секрет. Когда ты спокоен и уверен в себе, все идет как по
маслу.
Главная беда со славой в том, что тебя все на руках
носят. Что бы ты ни говорил, все вокруг кивают, даже если ты порешь
чушь. Нужны люди, которые способны высказать тебе в лицо то, чего ты не
желаешь слышать.
Делать фильмы - адская работа. Зрители
этого не замечают. И критики не замечают. Но в каждый фильм
вкладывается много труда. Страшно много.
Когда я в качестве
режиссера ставлю мощную драматичную сцену, мой внутренний голос шепчет:
«Благодарю Тебя, Господи, что мне не надо ее играть». Потому что я
знаю, как это трудно — играть, просто охренеть можно. Поздняя ночь.
Холодрыга. А ты должен домучить сцену. Сыграть ее так, как надо,
допрыгнуть до планки. Но если ты режиссер, тебе нужно вздрючить
актеров, чтобы они допрыгнули до планки. И так тяжело, и сяк тяжело.
В чем разница между любовью и сексом? Хм-м-м. Хороший вопрос. Слушайте,
вы же брали интервью у Аль Пачино. Как он ответил на этот вопрос?
Когда умирает отец или мать, это конец света. Я всю жизнь мечтал
написать историю нашей семьи по рассказам матери. Я хотел устроить,
чтобы специалисты, с которыми я работал, побеседовали с матерью, но эта
идея ее немного нервировала. Я знаю: в конце концов мать бы решилась. И
отец тоже не стал бы возражать. Но я не хотел оказывать на них давление
— и в итоге семейная хроника так и не была написана. Вот о чем я жалею.
Я не сумел выяснить все, что было возможно, об истории нашей семьи — а
ведь это надо было сделать ради моих детей.
Чем старше
становишься, тем больше усложняется твоя жизнь. Когда занимаешься
какими-то простыми вещами вместе с детьми, просто-таки излечиваешься
душой.
