Из хроник ирландской мафии

5 января 1920 года над нью-йоркскими доками шел снег. Снег уже покрывал толстым слоем второй пирс, по которому шагал человек в черном пальто. Он озабоченно смотрел на волны, которые еще не стали штормовыми, но с каждым часом делались все выше, грозя остановить всю работу в порту. Не будет завтра работы – не будет денег для него, начальника докеров Джимми Салливана, останется недоволен босс О'Хара, а ведь на той неделе время платить за охрану банде Дэнни Механа... Господи, сколько забот... А это еще что такое?

Сзади почти неслышно подъехал угловатый черный «Форд-Т», и из открывшихся дверей на снег мягко спрыгнули трое. Щуплые, в длинных пальто. По виду, похоже, итальянцы.

– Эй! – окликнул его один из пришельцев. – Ты тут будешь главный?

– А вам-то что? – равнодушно ответил Джимми, собираясь продолжить свой путь в конец причала, к кораблю, который только что встал под разгрузку.

– А у нас к тебе дело. Серьезное дело.

Джимми обернулся к говорившему и увидел, что глаза его не предвещают ничего хорошего. Тяжелый, жесткий взгляд. Да не такие уж они и щуплые, эти итальянцы... Ну ладно.

– Хорошо. Раз серьезное дело, поговорим у меня в конторе. Вон там. Поднимайтесь в кабинет, я скоро приду.

Через пять минут, уладив дела с разгрузкой корабля, Джимми вернулся в контору и, открыв дверь собственного кабинета, вздрогнул от неожиданности. Эта троица устроилась как дома: один сидел в его кресле, двое расположились у дверей.

– Что у вас за дело? – недовольно пожал плечами Салливан.

– Мы пришли предложить вам свою охрану, – с усмешкой сказал итальянец, сидевший за столом. – Фрэнки Йейл просил передать, что если ваши доки останутся без нашей охраны, завтра могут сгореть два склада.

– Но у нас уже есть охрана! – растерянно пробормотал Джимми. – Мы платим за охрану Дэнни Механу...

При этом имени у сидевшего в кресле итальянца в руках как по волшебству появился револьвер, а один из стоявших у дверей выхватил нож и приставил его к горлу Джимми.

– Теперь будешь платить деньги Фрэнки Йейлу, – просто сказал он.

– Но... Я не могу... Мне нужно посоветоваться с боссом...

– Хорошо! – прорычал тот, что сидел за столом, и пододвинул в сторону Джимми телефон. – Звони ему. Номер, надеюсь, не забыл?

Дрожащими руками Салливан снял трубку и попросил телефонистку соединить его с О'Харой.

– Босс, у меня неприятности. Меня собираются убить итальянцы, они хотят, чтобы мы отдали охрану им. Что? Сколько они хотят?

– Две тысячи в неделю, – отрезал сидевший за столом.

– Но... Мы платим Дэнни всего полторы...

Нож плотнее прижался к шее Джимми, так что, казалось, вот-вот из-под лезвия брызнет кровь.

– Босс, у них убедительные аргументы. Похоже, если мы не согласимся, вам придется разбираться с этим делом уже без меня, – пробормотал в трубку Салливан. Через секунду лицо его просветлело. – Он согласен!

– Вот и хорошо, – заключил итальянец, вставая с места и пряча револьвер в карман. – Завтра в два часа к вам приедет человек за деньгами. Если их не будет, можете заранее вызывать пожарных. Приятно было познакомиться!

На следующий день снегопад почти утих, но снег лежал толстым слоем по всему пирсу, и на нем отлично были видны следы. Следы оставлял человек в сером пальто и шляпе с легким чемоданчиком в руке. Это был один из самых лучших и бесшабашных подручных Фрэнки Йейла, гангстер по кличке Сумасшедший Джим. Он уверенно шел в сторону портовой конторы, не зная, что обратной цепочки следов на этом снегу уже не появится. Ему оставалось пройти вдоль причала не больше ста метров, когда из-за угла одного из складов навстречу вышли трое.

– Куда торопишься, парень? Ты уже пришел! – усмехнулся Дэнни Механ и выстрелил Джиму в грудь. Когда тот рухнул на снег, с двух сторон к нему подошли лучшие гангстеры Дэнни – Вильям Лоненгран и Билл Ловетт – и выпустили по обойме в распростертое на снегу тело. Затем подхватили труп, и спустя несколько секунд он исчез в свинцовых волнах, бивших в причал... Пока не настал вечер, Фрэнки Йейл не желал верить в смерть своего посыльного. Он бродил по кабинету в Бруклине как разъяренный зверь и не хотел никого слушать. И лишь когда утром принесли газету, в которой на первой странице говорилось о трупе, найденном в воде у причалов, Фрэнки ударил кулаком по столу и закричал: «Они хотят войны? Пусть будет война!»

Так началась битва за нью-йоркские доки. Битва двух банд: итальянской «Черной руки» и ирландской «Белой руки».

Ирландцы контролировали нью-йоркский порт с начала XX века. Это было их место, здесь работали ирландские грузчики, и председателем их профсоюза был ирландец – О'Хара. Но итальянские банды становились все смелее, и банде Дэнни Механа все труднее было им противостоять. Впрочем, сам он чувствовал себя неуязвимым: в ирландском кругу дружба значила куда больше,чем для итальянцев родственные связи. У Дэнни были преданные телохранители – потому что это были преданные друзья. И все-таки...

Предательство, стоившее Дэнни жизни, случилось спустя несколько лет после начала его войны с бандой Фрэнки. Когда Йейл понял, что не может ничего сделать с крепкой бандой Дэнни, где каждый готов был стоять за друга до последней капли крови, он стал мечтать о том, чтобы положить конец войне одним выстрелом. К тому времени Фрэнки уже тесно сошелся с другими итальянскими мафиози, контролировавшими Бруклин, – гангстерами старшего поколения Доном Бальзамо и Вилли Альтиерри. В один из июньских вечеров Йейл решил созвать их всех на совет в «Адонис-клуб». Волей судьбы этот клуб, где под началом Фрэнки на заре своей карьеры работал простым вышибалой Аль Капоне, стал роковым местом для ирландских гангстеров... В тот летний вечер все началось с дружеской пирушки, на которой председательствовал Фрэнки. Как следует напоив и накормив гостей, он перешел к главному, предложив им подумать, как лучше уничтожить Дэнни, мешавшего их общему бизнесу.

– Возможно, его стоит подстеречь у танц-клуба, в который он ходит по вторникам...

– Ерунда! У него десяток телохранителей! Они смотрят во все стороны, к ним и не подойдешь...

– Тогда надо узнать, в каких домах он бывает, и устроить засаду...

– Ничего подобного! – сказал вдруг Вилли Альтиерри, – мы поступим проще. Мы сами придем к Дэнни домой.

– Ты с ума сошел, – посмотрел на него в упор Фрэнки Йейл. – Или заманиваешь нас в засаду? Кто тебе позволит застать Дэнни врасплох в собственном доме?

– Ну... Есть у меня такой человек, – смущенно потупился Альтиерри.

– Ирландец? Который продаст Дэнни с потрохами? – спросил Фрэнки, и все сидевшие за столом весело рассмеялись. – Или он итальянец-полукровка?

– А ведь почти что так, – смущенно рассмеялся в ответ Альтиерри – Видишь ли, этот парень, Патрик Фоллей... Он, оказывается, уже год ухаживает за моей дочерью.

– И ты до сих пор не пристрелил его? – воскликнул Фрэнки.

– Так получилось, что я узнал об этом только на прошлой неделе, когда он пришел к нам в дом. Я, конечно, схватился за пистолет, но они умоляли меня поверить, что любят друг друга. Я как раз хотел посоветоваться, что с этим делать...

– Ну что ж, – недоверчиво усмехнулся Фрэнки, – если он откроет нам дом Дэнни, на тебе не будет позора. Ты сам его пристрелишь, когда все кончится. А пока давайте выпьем за честь нашей сестры и скорейшее решение всех проблем!

Спустя несколько дней, когда вечером Дэнни Механ и его жена вернулись домой после танцев, они не застали дома своего телохранителя Патрика Фоллея. Это их ничуть не смутило – такое случалось и раньше, у парня был какой-то таинственный роман в Бруклине. А под утро бесшумно, воспользовавшись ключами, полученными от Патрика, в дом вошли убийцы из банды Фрэнки. Ворвавшись в спальню, они расстреляли Дэнни и его жену. «Я хочу, чтобы они все подохли со своей чертовой дружбой! Все!» – кричал предводитель убийц Пизано, перезаряжая револьвер.

На следующий день, когда весть о смерти Дэнни разнеслась по Бруклину, Билл Ловетт созвал всю банду на встречу в одном из гаражей на окраине Нью-Йорка. «Нас кто-то предал, – сказал он. – Но теперь я становлюсь во главе нашей компании. Нам нужно держаться друг друга. Война только начинается, у нас еще много дел. Дэнни не оставил завещания, но, надеюсь, главное и так всем ясно: верность. И гарантировать эту верность теперь буду я». Никто из собравшихся не смел ему возразить. Они слишком хорошо знали Билла Ловетта, которого еще называли Безумный Билл. Несколько месяцев назад, вскоре после вступления в действие «сухого закона», он вошел в один из баров, в которых привык бывать, и когда бармен отказался продать ему виски, на глазах у тридцати свидетелей разрядил в него свой пистолет. Полиция арестовала Билла, но из тридцати свидетелей показания против него пообещали дать лишь двое. На следующий день Ловетта отпустили под залог, а еще через день оба свидетеля погибли при странных обстоятельствах. И Билл Ловетт вернулся в тот же самый бар, и ему налили виски...

Что же до Патрика Фоллея – с ним, как нетрудно догадаться, расправился сам Альтиерри. Со словами: «Я не хочу, чтобы у моего зятя был ирландский профиль» – он выстрелил несчастному в лицо...

Шаг за шагом итальянцы одолевали «Белую руку». И Билл Ловетт чувствовал все большую усталость. Беда подкрадывалась со всех сторон. И наносила удары в самые неожиданные моменты. В его жизни оставалось совсем немного времени для любви, хотя он знал, что любовь и смерть в его деле одно и то же. Но она пришла – любовь к Анне, сестре его лучшего друга Лоненграна. Правда, это была невозможная любовь: отец девушки был категорически против, не подпускал Билли к дому и на пушечный выстрел. Лоненгран-старший был крепким стариком, он не хотел для своей дочери такого жениха, как Билл. Влюбленные встречались тайком, урывками, они и мечтать не могли о таком счастье, которое внезапно обрушилось на их головы в середине 1923 года. Счастье это по полицейским протоколам называлось «бытовой ссорой с летальным исходом». Супруга Лоненграна-старшего, избивавшего жену по каждому поводу, в одну совсем не прекрасную ночь не выдержала и в ответ на побои пырнула супруга кухонным ножом.

Любовников теперь ничто не разделяло. Сразу после похорон они сошлись и больше не расставались. Но Анна все упорнее просила Билла оставить свои бандитские дела и перейти к честной жизни. «Я не хочу тебя потерять, да и тебе все это надоело! Давай жить бедно, но честно!» – умоляла она. И Билл в конце концов согласился.

Он вновь собрал свою банду в старом гараже и, запинаясь, признался, что «завязывает» с гангстерской работой. Преемником он назначил своего друга, а теперь уже и родственника – молодого Лоненграна. «В любом случае мы остаемся братьями, и у меня никогда не будет таких друзей, как вы. И вы всегда можете рассчитывать на меня» – так закончил Билл свою прощальную речь, и его друзья растерянно и смущенно развели руками.

А Билл был абсолютно счастлив. Они с Анной уехали из Нью-Йорка, купили маленькое бунгало в Нью-Джерси, и там Билл Ловетт нанялся простым грузчиком к хозяину, который до той поры платил ему оброк за охрану. Это существование пришлось Биллу по душе: тихая, ровная, наполненная маленькими радостями и лишенная больших опасностей жизнь... Он даже бросил пить и за полтора месяца не опрокинул ни стаканчика. Но как хотелось порой повидать своих нью-йоркских друзей! Анна понимала его чувства, и в конце концов они сговорились, что раз в месяц Билл будет ездить на один вечер в Нью-Йорк, благо от их бунгало до города по шоссе было не больше ста миль. В ближайшее воскресенье Билл сел в свой «Форд», нажал на газ и спустя два часа уже входил в знакомый бар на углу 25-й улицы, где всегда любила собираться их банда. Но на сей раз ему не повезло: из знакомых он увидел лишь старого приятеля Джона Флина, с которым они не виделись уже много лет. Джон слабо представлял себе, чем занимается Ловетт, но это не помешало им выпить сначала по маленькой, потом по большой, а потом... За полтора месяца добровольной трезвости Билл слегка отвык от алкоголя и не рассчитал свои силы, так что спустя час он уже лежал на лавке в углу бара и храпел. А бар уже закрывался. Джон заботливо укрыл друга своим пиджаком. Ему надо было спешить домой. Что же делать с Ловеттом? Молодой бармен-итальянец Тони заверил Флина, что никаких проблем не будет. Пускай Билл остается здесь до утра! Он запрет бар, а утром придет пораньше и разбудит нерасчетливого пьянчужку. На том и порешили.

Но когда вечером Тони возвращался домой, на улице ему встретились двое приятелей, о роде занятий которых он и понятия не имел. А между тем это были люди Фрэнки Йейла. У Тони чесался язык рассказать хоть кому-нибудь, что сегодня сам Билл Ловетт напился как свинья и заснул прямо на скамье в его баре!

– Ты шутишь, Тони! – воскликнул один из гангстеров-итальянцев. – Безумный Билл давно в Нью-Джерси!

– Вовсе нет! Я сам только что запер его в баре вот этим ключом! – похвастался Тони. – Он спит так, что его и из пушки не разбудишь!

– Ах, как это мило, надо бы проверить. Тони, будь хорошим мальчиком, дай сюда ключик, – усмехнулся второй. Тони побледнел.

– Что вы собираетесь с ним сделать?

– Не волнуйся, Тони. Только то, что собирались всегда.

Спустя несколько минут две тени неслышно вошли в полутемный бар. Света было ровно столько, чтобы разглядеть спящего на скамье Билла Ловетта. Он спал, блаженно улыбаясь во сне, и даже пули, которые одна за другой дырявили его тело, не смогли стереть с губ счастливую улыбку. Улыбку человека, который чувствует себя в полной безопасности...

Война «белой» и «черной» банд в Нью-Йорке продолжалась еще несколько лет, но ей суждено было прекратиться раз и навсегда, когда из Чикаго до нью-йоркских улиц дотянулась рука нового босса преступного мира Америки – Аль Капоне. Сперва он вместе с Фрэнки Йейлом покончил с «белой» бандой, заманив Вильяма Лоненграна и его лучших гангстеров в «Адонис-клуб» и расстреляв их в упор. А спустя год его люди рассчитались и с самим Фрэнки Йейлом, положив конец «черной» банде. Ирландцы растворились в преступном мире Нью-Йорка, как растворяется капля виски в стакане воды. На их место пришли итальянцы.

В Чикаго, где властвовал Аль Капоне, война между итальянцами и ирландцами продлилась гораздо дольше – до начала 30-х годов. Ее последним эпизодом стала знаменитая «Ночь святого Валентина», когда в одном из городских гаражей была целиком уничтожена банда Морана – последнего гангстера-ирландца, не желавшего подчиниться Аль Капоне. Однако не Джордж Моран был самым знаменитым ирландским бандитом в истории Чикаго. Без О'Бэниона (которого, как и Механа, звали Дэнни) гангстерская история была бы куда беднее...

Дэнни О'Бэнион родился в маленькой деревушке в тридцати милях к северу от Чикаго, в семье сельского парикмахера. Говорят, у него было безмятежное детство и до шести лет Дэнни рос веселым, склонным к бесшабашным шуткам мальчишкой. Для него эти дни остались лучшим воспоминанием и позднее, когда имя Дэнни 0'Бэниона гремело по всему Чикаго, он часто наведывался на родину, помогал односельчанам, а если кто-то из них попадал в чикагскую больницу, оплачивал все счета за лечение и присылал каждое утро к постели больного букет свежих цветов...

Но в Чикаго Дэнни попал при самых печальных обстоятельствах: когда ему исполнилось шесть лет, мать скоропостижно умерла, и отец решил перевезти детей в город, чтобы им ничего не напоминало о случившейся трагедии. Им удалось найти жилье лишь в самом жалком квартале, который местные жители называли «маленьким адом».

Здесь Дэнни быстро завел себе небезопасную компанию. Это были ирландец Джордж Моран, поляк Ирл Войцеховский и итальянец Винни Друччи – всем им едва исполнилось по десять лет, но каждый мечтал о приключениях, богатстве и славе. И как-то само собой получилось, что от мелких краж компания скоро перешла к кражам посерьезнее. Затем друзей потянуло к «классическим» преступлениям, и Дэнни наконец повезло: он познакомился с настоящим бандитом, «медвежатником», грабившим банки. Тот как раз искал себе учеников, и вся компания с восторгом променяла уроки в школе на занятия по предмету «обращение с сейфами»...

Вскоре по северной окраине Чикаго прокатилась волна дерзких ограблений. Не обходилось и без курьезов. Сам О'Бэнион смеялся до слез, вспоминая, как они с друзьями заложили под один из сейфов столько взрывчатки, что от взрыва обрушилось все здание банка, а когда пыль рассеялась, с удивлением увидели, что единственное, что осталось невредимым, – это сейф.

Их банда постепенно становилась самой влиятельной в северной части Чикаго. Шло время, и менялся стиль. Они уже ходили в изящных белых костюмах, курили дорогие сигары, контролировали все окрестные бары и публичные дома, карманы их оттягивали новенькие револьверы, которые нет-нет да и приходилось пускать в дело. А тут еще на Америку снизошел «сухой закон» – и бутлегерство в мгновение ока умножило их капиталы.

Дэнни прозорливо полагал, что не следует размениваться на производство дешевого самогона, он наладил подпольные поставки пива и виски из Канады, и его товар считался самым лучшим в городе. Это был гарантированный многомиллионный доход, но у О'Бэниона была страсть к риску, и если он видел на дороге грузовик со спиртным, принадлежащий другой банде, то редко когда удерживался от искушения угнать машину. Не столько из жадности, сколько из какого-то детского озорства, чтобы подшутить над конкурентами. Впрочем, в северной части Чикаго это мало чем грозило: банду О'Бэниона слишком хорошо знали.

Другое дело – южные районы. Там властвовали итальянцы – Торрио и приехавший из Нью-Йорка некий Аль Капоне. Они вроде бы не хотели воевать с О'Бэнионом, но и дружба между ними как-то не складывалась. Торио требовал, чтобы все гангстеры уважали интересы друг друга, чтобы они разделили город на сферы влияния. О'Бэнион был не против. И тут же угонял чей-нибудь грузовик с виски. Часто он шутил и над итальянцами. Так, в конце 1924 года банда под его предводительством совершила налет на склады Торрио и Капоне и за ночь вывезла тысячу бочек с виски. Но для Дэнни это было слишком скучно, и той же ночью, подвергаясь двойному риску, он вернул всю тысячу бочек, только теперь уже они были наполнены не виски, а водой.

– Этот Капоне настоящий антихрист. Так пусть с ним совершаются чудеса! – веселился О'Бэнион.

Ему было вполне достаточно северной части Чикаго, где он чувствовал себя как дома. Да и его новый дом был здесь – он его построил вскоре после свадьбы, которую сыграли в 1921 году. Говорят, он был внимательным и любящим мужем. Во всем городе у него сложилась репутация трогательного и доброго чудака, хотя мало кто не знал, чем занимается О'Бэнион на самом деле. Особенно Дэнни уважали в бедных кварталах, где он часто помогал небогатым семьям.

Рассказывают, что однажды, прочитав в газете заметку о девочке, больной лейкемией, О'Бэнион сам поехал к ее родителям, дал им денег, устроил ребенка в лучшую больницу и целый год внимательно следил за тем, как идет лечение, а когда девочка все-таки умерла, плакал навзрыд.

Есть и другая история – трогательная и комичная. Однажды, переходя дорогу, Дэнни заметил автомобиль, слишком быстро ехавший в его сторону, и, решив, что на него готовится покушение, выстрелил в водителя и ранил его в ногу. Осознав свою ошибку, О'Бэнион не только не скрылся с места преступления, но сам вызвал карету «скорой помощи», вместе с санитарами отвез бедолагу в больницу, а на следующий день прислал ему коробку самых дорогих сигар, какие только можно было найти в Чикаго.

И все-таки самым знаменитым делом О'Бэниона был великолепный цветочный магазин, который он открыл в начале 20-х годов и где проводил все свое свободное время с утра до вечера. Пожалуй, Дэнни был единственным в истории гангстером, самозабвенно любившим цветы. Он мог часами составлять букеты, поливать из пульверизатора нераскрывшиеся бутоны и – в особо печальных случаях – сплетать похоронные венки для своих коллег. Цветочный магазин был одновременно и штаб-квартирой банды 0'Бэниона, и местом, где весь город покупал самые лучшие букеты. Почти всегда его можно было застать здесь – мурлыкающим себе под нос ирландские песенки, с букетом в одной руке и куском бечевки в другой...

Возможно, именно так и застали его Фрэнки Йейл и двое его гангстеров, когда по вызову Аль Капоне они приехали в Чикаго и ранним утром 1926 года зашли в цветочный магазин О'Бэниона. Капоне не прощал шуток и не желал довольствоваться частью Чикаго. Ему нужен был весь город. И вся Америка.

Выстрелов никто не слышал, но сама новость о гибели Дэнни облетела Чикаго как выстрел. Попрощаться с 0'Бэнионом пришли и мэр города, и начальник полиции, – что было вполне обычно для похорон чикагских гангстеров. Но вот чего не было ни до, ни после: толпы простого народа, тысячи жителей Чикаго, шедших за гробом. И море цветов. Море, в котором гроб Дэнни О'Бэниона раскачивался, как лодка, которую несет куда-то вдаль, за горизонт...

История ирландской мафии – история проигрыша и гибели. После смерти О'Бэниона его друзьям удалось сопротивляться власти Аль Капоне еще несколько лет. Дольше всех прожил Джордж Моран, лишившийся после «Ночи святого Валентина» всех своих гангстеров и промышлявший одиночными кражами и ограблениями.

Организованная преступность в Америке на многие годы, вплоть до сегодняшнего дня, перешла под контроль итальянцев. Ирландцы проиграли, потому что слишком романтично относились к своему бизнесу. Они видели в нем лихую героику, азартную игру с законом и смертью, но совсем не скучное предприятие, требующее бухгалтерии, планов и расчетов. Верность общему делу в их небольших бандах основывалась только на мужской дружбе. А этого, увы, слишком мало, чтобы год за годом противостоять той машине, которой в итоге стала итальянская мафия.

Что ж, итальянские гангстеры, зачастую ненавидевшие друг друга, но связанные кровным родством и клятвой «омерта», заставили уважать себя судей, чиновников и даже президентов. Не удалось им только одно: завоевать расположение простых американцев. А у ирландских бандитов-одиночек, отчасти похожих на старомодных ковбоев и разбойников, грабивших поезда на Диком Западе, только эти симпатии и были...

Впрочем, бывают ли «хорошие разбойники», не придуманы ли они для детских сказок? Кто знает. В любом случае их не вернуть, как не вернуть снег на пирсы нью-йоркского порта. Другое время – и климат другой.